Человек — более недоверчивое существо, чем принято думать. Говорят, прежде чем нам к чему-то привыкнуть, надо в нем разобраться. На самом деле наоборот: прежде чем в чем-то разобраться, надо сначала как следует к нему привыкнуть.

Для привыкания к Туринской Плащанице людям понадобился целый век. 28 мая исполняется ровно сто лет с того момента, когда фотограф Секондо Пиа стал проявлять снимок, сделанный с хранящейся в Туринском соборе Иоанна Крестителя реликвии, и вместо ожидаемого негатива увидел отчетливый, потрясающий по своей мощи, величию и благородству образ, который, как он сразу понял, не мог быть не чем иным, как образом распятого и положенного во гроб Иисуса Христа. Наивный итальянец не сомневался, что, когда негатив, чудесно оказавшийся позитивом, будет опубликован, все, кто его увидит, сразу уверуют в истинность описанных в Евангелии событий. Но он ошибся. Общественное мнение отнеслось к фотографии подозрительно, как собака к незнакомому предмету, которая обнюхивает его и на всякий случай рычит. Вместо того чтобы перестать сомневаться в Евангелии, оно стало сомневаться в самой Плащанице. Нет, отдельные уверовавшие были, но в целом общественное мнение склонилось к тому, что изображение есть искусная подделка.

Сейчас об этом странно вспоминать. Ведь подделка всегда фабрикуется под что-то известное, а здесь темное выдается за еще более темное. Кроме того, художник, изготовивший столь сложную и тонкую фальшивку, на которую требуются годы кропотливого труда, должен был иметь хоть какой-то стимул. Если подделывается картина Ван-Гога «Ирисы» и продается японской страховой компании за 80 миллионов долларов — это понятно. А в случае Плащаницы ничего не понятно. Может, она была продана за кругленькую сумму графу де Шарни? Но ведь пока не была изобретена фотография, на ней почти ничего нельзя было разглядеть, и, чтобы выложить денежки, граф должен был просто поверить, что это та самая пелена, в которую был обернут Иисус, а раз сделка была основана на вере, зачем фальсификатору нужно было выполнять подделку с такой фантастической точностью? Из-за того, что он предвидел изобретение фотографии и не хотел, чтобы его отдаленные потомки смогли его разоблачить? Полный абсурд. К тому же мастер такого уровня мог бы заработать гораздо больше не обманом де Шарни, а расписыванием алтарей или продажей своих картин, так как на хороших художников в то время был колоссальный спрос.

Казалось бы, что может быть проще и яснее? С помощью современной техники удалось сделать хорошо видимым таинственное изображение, и нашему взору открылся ни с чем не сравнимый, ни одним иконописцем не переданный с такой силой и убедительностью образ, божественность которого самоочевидна. Как надо на это отреагировать? Конечно же, только прославить Господа и попросить у него прощения за прежнее неверие. Но нет, люди стали настороженно обнюхивать Плащаницу и время от времени рычать на нее: «Не может быть!» Началась длинная эпопея ее изучения с целью как следует в ней разобраться.

Разбирались в действительности в самих себе. В том, хотят или не хотят, чтобы на Плащанице оказался подлинный отпечаток преданного смерти Сына Божия. И сразу же выявились люди, которые очень не хотели этого. Любопытно проследить, в какое поведение претворялось с течением времени это их нежелание.

Самый ранний их ответ был тот, о котором мы уже говорили: это нарисовал художник. Приводить логические контраргументы было тут бесполезно, все отскакивало от них, как горох от стенки. Их спрашивали: но какие же могли быть мотивы у этого гениального обманщика? Им отвечали: мало ли какие, может, он сделал это просто из любви к мистификации. Им говорили: но для такой мистификации необходим запредельный уровень мастерства! Они отвечали: конечно, но ведь у Леонардо да Винчи был такой уровень, так, может, он и нарисовал изображение. Так можно было бы препираться вечно, но настал момент, когда цепляться за неведомого подделыцика стало невозможно — ученые установили, что изображение не нанесено какой-либо краской, а возникло на ткани вследствие того, что в определенных местах ее нити претерпели химические изменения, похожие на те, которые могут произойти под действием высокой температуры или радиоактивного облучения. Утверждать, что мошенник четырнадцатого века владел непонятным методом выжигания по ткани, который за всю историю был применен один-единственный раз, было бы уже слишком, и скептики избрали другую стратегию отрицания: да, это отпечаток реального мертвого человека, но этим человеком был не Иисус, а кто-то другой. Но и тут им не повезло. Исследование изображения продолжалось, и чем дальше оно двигалось, тем больше выявлялось деталей, в точности соответствующих Евангелию: отыскались отпечатки ран от тернового венца, от бичевания, от падений на колени при несении тяжелой перекладины креста, от самой этой перекладины, натиравшей плечи, наконец, от удара воина копьем под ребро. Ученые обнаружили и другие поразительные факты: на ткани сохранилась пыльца растений, произрастающих только в Палестине, а сама ткань изготовлена давно утраченным способом, применявшимся на Ближнем Востоке во времена Христа. На глазах у Спасителя обнаружили отпечатки редчайших монет (их по обычаю клали на глаза покойным), которые были в ходу в Иудее только при Понтии Пилате. Они были обнаружены в результате просвечивания плащаницы рентгеновскими лучами и до этого не были известны нумизматам.

Теперь уж, хочешь не хочешь, надо было сдаться и сказать: да, это Он, наш Спаситель. Но как раз в этот критический момент появились данные, которые вызвали в стане сомневающихся взрыв ликования. Анализ образцов ткани, из которой сделана Плащаница, показал, что содержание в ней радиоактивного изотопа углерода выше того, которое соответствует первому веку, а значит, она более поздняя, и в нее никак не мог быть завернут Христос. История с этими результатами чрезвычайно поучительна. Во-первых, стало очевидно, что нежелание признать искупительную жертву Бога-Сына является характерной чертой современной цивилизации. Все основные газеты мира напечатали разоблачительную новость на первых страницах, смакуя ее с нескрываемым злорадством. Во-вторых, обнаружилось, что степень этого нежелания гораздо выше, чем могло показаться до этого. В самом деле: одной лишь не вписывающейся в предположение о подлинности Плащаницы датировки было достаточно, чтобы моментально забыть о десятках других данных, не только хорошо в него вписывающихся, но и подтверждающих его с огромной точностью. Кампания, развернутая в средствах массовой информации, показала, что они только и ждали любой соломинки, чтобы за нее ухватиться, и когда ее получили, радости их не было предела.

Подобную радость уже испытали две тысячи лет назад предшественники нынешних противников Христа, которые завалили пещеру, где Он был положен, огромным камнем. «Теперь ученики не смогут похитить его тело и объявить, что Он воскрес», — ликовали они. Но, как вскоре оказалось, этим они приготовили самый веский довод в пользу Воскресения Христова, так как камень оказался отваленным и тело исчезло еще до того, как к пещере подошли ученики. То же самое случилось и на наших глазах. Аномально высокая радиоактивность Плащаницы обернулась козырем не для ее критиков, а для тех, кто верил в ее подлинность. Думая над возможными причинами несоответствия, сразу несколько исследователей независимо друг от друга были поражены пришедшей им в голову мыслью: Плащаница рассказывает нам об обстоятельствах не только казни и погребения Христа, но и Его Воскресения, и этот рассказ полностью соответствует Евангелию. Плащаница лучше всех «видела», как произошло Воскресение, и записала это на себе. Расшифровать запись стало возможным только сейчас. Она говорит нам о превращении тела Христа в момент Его возвращения к жизни в светоносный объект, то есть о некоей вспышке. Евангелисты не видели ее, поэтому ничего о ней не говорят, но незадолго до этого Христос явил Иоанну, Петру и Иакову на Фаворской горе светоносное Преображение. Преображение было лишь прообразом Воскресения, но апостолы все равно пали в ужасе на землю, как это изображается на иконах. Если бы они увидели само Воскресение, им бы не остаться живыми, поэтому Бог уберег их от того, чтобы стать зрителями этого космического акта, потрясшего Вселенную. Хотя «Фаворский свет» нематериален, он воздействует на материю — иначе глаза учеников его бы не восприняли, — поэтому при той интенсивности, какая должна была характеризовать вспышку от Воскресения, он мог произвести эффект ядерного взрыва, и первым предметом, который подвергся этому эффекту, была Плащаница, обернутая вокруг светящегося и воскресающего тела.

Сегодня все серьезные синдонологи (итальянцы называют Туринскую Плащаницу «синдоне», поэтому синдонолог есть ученый, ее изучающий) убеждены, что сверхнормативная paдиоактивность гробовой пелены Христа есть следствие сверхъестественности акта Воскресения, который не может быть описан в терминах физической теории, а поэтому логика paдиоутлеродной датировки к нему не применима. У этой пелены своя логика, которая становится все более понятной. Поэтому те, кому она не по душе, начинают постепенно замолкать. Говорить о Плащанице им доставляло удовольствие лишь тогда, когда ее можно было называть фальшивкой, а поскольку это время прошло, они предпочитают не затрагивать эту тему. Свидетельства Плащаницы не вписываются в «новый мировой порядок», воцарение которого торопят управители нашей сегодняшней жизни, поэтому они стараются вытеснить их куда-то наружу, не понимая, что этим сами вытесняют себя из области жизни и истины во тьму внешнюю. И то обстоятельство, что они составляют большинство, ничего не меняет. Пусть оставшиеся со свидетельствами Плащаницы образуют «Малое Стадо», но ведь именно к нему обращены слова «Не бойся!». И Плащаница помогает ему не бояться.

Итак, столетний период выяснения того, подделана ли Плащаница или нет, закончен. В ее освоении христианским сознанием должен наступить новый этап. Вместе с вопросом об ее подлинности отпадает и вопрос о том, как возник на ней образ Христа. Многолетние изыскания специалистов, в том числе основателя синдологии американца Джексона, выполненные как на теоретическом уровне, так и методами моделирования с использованием компьютерной техники, принесли лишь ту пользу, что одну за другой исключили все выдвигавшиеся на этот счет гипотезы. Русский физик Александр Беляков, который, как одно время казалось, ближе всех подошел к разгадке механизма появления образа, отыскав у себя ошибку, признал принципиально невозможным дать этому механизму рациональное объяснение. И он прав. Оно невозможно уже потому, что изображение дано на Плащанице разными способами — где «выжиганием», а где кровью, которая недавно исследована и оказалась человеческой. Тут поработал Художник, Которому никакие правила живописи и никакие законы физики не указ, поэтому нам надо не ломать голову над тем, как написано это дошедшее к нам через века послание, а понять, что в нем написано. А сделать это теперь несложно. Это — рассказ о перенесенных нашим Спасителем безмерных страданиях, следы которых обнаружены учеными на Плащанице в таких подробностях, каких нет ни в одном из четырех Евангелий, из-за чего ее и называют «Пятым Евангелием». Почему этот рассказ облечен в такую форму, что расшифровать его смогла только высокоразвитая наука? Наверное, по той причине, что он обращен именно к нам, к человечеству второй половины двадцатого века. Видимо, нам особенно необходимо вспомнить, какой ценой мы выкуплены — ведь мы почти перестали думать об этом. Плащаница — это напоминание. Грозное и милостивое одновременно. Грозное для тех, кто не пожелает его услышать, и милостивое для тех, кто встрепенется от него и скажет себе: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?» Дело теперь именно в желании, поскольку не поверить такому напоминанию мы не можем — оно подтверждено обожествляемой нами наукой.   Христос как бы говорит нам: «Вы верите только науке и поэтому апостольские Евангелия для вас неубедительны? Хорошо, Я дам вам еще одно Евангелие, написанное на авторитетном для вас языке науки — читайте его и делайте выводы...»

Конец и Богу слава!